Плохие идеи

[sandra-eily]

Вообще-то я уже писал об этом тысячу раз, и вообще-то оно какое-то странное, но у меня болит голова, шея, я не могу уснуть и, кажется, настолько устала не любить этот текст, что даже прониклась к нему.
Дженсард, 1880 слов, с юстом и, кажется, ooc, мелодрама, вы об этом не просили

Все налаживается – в конце концов, все просто не может постоянно оставаться на уровне «безысходно» и «плохо». Разве что ты сам этого не хочешь.
Подсознательно.
Неосознанно.
Фрэнк не смотрит на экран телефона.
От детройтского филиала «Конверц» мало что осталось – Притчард дотошно перенес уцелевшую технику в свою нору, раздобыл кое-какие детали у перекупщиков, некоторые – еще во времена вынужденного сотрудничества с Магнетом, собрал себе мини-версию устройства для трансляций и практически его проклял. Это была плохая идея – из череды его самых плохих идей.
Фрэнк не смотрит на экран. На память он пока не жалуется.
«Кафе К. после восьми вечера».
Как будто ему нечем заняться в два часа ночи.
Как будто было непонятно, что это плохая идея.

- Мне нужна твоя помощь.
Этот голографический скайп придумал какой-то амбициозный идиот, решивший, что очень классно - увидеть четко прорисованную фигуру, от ботинок до излома бровей и встопорщенной шевелюры, набор сраных хмуро поджимающих губы пикселей.
Фрэнк бесится – бесится каждый гребанный раз.
Хорошо, что людям пока не предлагают уничтожить индивидуальность в обмен на возможность переписать неугодные импульсы собственной дурной головы. Или предлагают? Может быть, это не так уж и плохо.
- Сколько ни сбрасывай трансляции – все равно придется приползать на коленях?
- Фрэнсис, - раздраженно обрывает Дженсен. Опять.
Опять.
- Что? Я тебя слушаю.

Фрэнк расшифровывает это «мне нужна помощь» въедливо, педантично.
«У меня под рукой херова гора разнокалиберных технических специалистов. Я не могу доверять никому из них».
Дело не в том, что Притчард не хочет ломать свои планы и ломиться в злосчастную негостеприимную Прагу первым доступным рейсом.
Дело в том, что Притчард хочет.

***

Дорожных сумки у Фрэнка две – мелкая, на плечо, с одеждой, и чемодан на колесиках, набитый техникой.
- Спасибо.
- До Лондона все равно нет прямых рейсов.
Адам испытывает одновременно облегчение и странную, гулкую пустоту.
Не то, чтобы ему приходило в голову всерьез переживать за Притчарда: Фрэнсис большой мальчик и умеет налаживать быт с учетом основных своих потребностей. Даже в условиях разгрома и тотальной безработицы, даже в полуразрушенном кинотеатре, и даже бандиты, заправляющие там всем, предъявляют претензии и угрозы без ударов по ребрам. Это очень и очень немало.
Но Лондон – совсем другое: стабильность и прикрытие, частичное возвращение мира на круги своя и даже отопление в небольшой корпоративной квартире. И минус всего один, несущественный – в Лондон Дженсену не особенно по пути, и не забежишь, как к себе домой. Адам, впрочем, предполагает, что для Фрэнка это вполне может оказаться плюсом.


- Твой напарник?
- Мой пилот.
Цифры равнодушно бегут по экрану, пробивая окно в чужую жизнь, готовясь угодливо предоставить чужие тайны тем, для кого они не предназначены.
Или не предоставить.
На самом деле Адам почти не рассматривает второй вариант. Да, перепроверка необходима, да, нельзя вынести приговор без соответствующих доказательств, но в уставшей голове Дженсена – набросанная на листе схема и сходящиеся линии. ГАРМ. Эланус Каерулеус. Молчащая линия Чикане. И большее, большее: каждому разговору, каждому невинному вопросу пилота, каждой усталой или раздраженной фразе в схеме находится свое место. Паззл уже собран – осталось лишь на всякий случай проверить, совпадает ли он с первоначальной картинкой.
Только одна хромая нестыковка: какой смысл в оторванном от коллектива кроте, который почти не появляется на работе? Чтобы сообщать о перемещениях Миллера? Самого Дженсена? Но что толку от того, кто взаимодействует лишь с двумя самыми скрытными людьми из отдела – не проще ли заслать в самую гущу, к аналитикам, к координаторам, к озвучивающему свои теории Чангу?
Возможно, у нас с вами есть общие друзья.
Фраза заедает в голове, прокручивается снова и снова.
Делара ему не нравится – но неприязни к ней у Адама не больше, чем к любому другому человеку, старающемуся с извиняющейся улыбкой залезть к нему в голову.
Простая схема – или приступ паранойи?
И снова – ГАРМ, соединение, тревога, инициалы, карманный секретарь.

Притчард прихлебывает остывающий кофе, глядя поверх монитора на экран телевизора и вполуха слушает голос пре-Элизы.
- Ну что?
- Все нашел и разузнал, жду подходящего момента, чтобы тебе отчитаться! Это не кино, Дженсен. Если бы информация добывалась так легко, в любых системах защиты не было бы никакого смысла.
- А связь с серверами ГАРМ или Аляски?
- Я же сказал – терпение, Дженсен.
Тени от экрана делают лицо Притчарда еще более усталым и недовольным. Откидываясь на спинку дивана, Адам чувствует себя человеком, залезшим в корзину повисшего над рушащимся городом воздушного шара.
- Дженсен.
- М?
- Ты засыпаешь, - раздраженно говорит Фрэнк.
Цифры повернуты набок, сливаются в своем быстром беге и бесконечном монотонном шелесте.
Худое плечо кажется вполне приемлемой по удобству подставкой для головы.
- Засыпаю, - зевая, подтверждает Адам. Корзину убаюкивающе качает ветром, внизу – руины, воронки, огромные пропасти.
- Мне неудобно.
Безоговорочный плюс в том, что можно вообще ничего не объяснять. Фрэнсис мастер недоговорок и разъединений связи в моменты, когда собеседник – или он сам – увлекается. Не умеет вовремя смолчать, но хорошо умеет замалчивать. Двусмысленности исчезают в небытие, зачеркнутые, забытые, оставляя лишь жесткий каркас доверительных отношений.
Адам пользуется этим – вместо того, чтобы взять за шкирку, потащить в пещеру и разъяснить свое видение их отношений. Пользоваться проще. Для разъяснений у них так и не нашлось места и времени. Сейчас – не в счет, сейчас идет эпилог после точки и перед последним форзацем, а эпилог хорошей книги не должен херить собой всю концепцию.
- Тебе не должно быть удобно, - говорит Адам ему куда-то в шею, подмечает реакции, фиксирует показатели прислоненной к чужому телу рукой. – Ты, кажется, должен следить за всем этим, а не спать.
Может быть, мстит за то, что Лондон ему ни хрена не по пути.

Спит образцово-показательно, без снов, а потом его будит хмурый голос Притчарда.
Адам смотрит на банковские счета и переводы, на сигнал, проходящий через Прагу, Нью-Йорк, Швейцарию и Монреаль, и просто прикидывает, как именно сообщить Миллеру радостную новость.

***

От него несет арктической свежестью.
Фрэнк подмечает это совершенно по-идиотски – вместо размышлений о приятном запахе думает, что резкий охлаждающий эффект увеличивает чувствительность кожи, и все это – очередной метод воздействия на оставшиеся тактильные рецепторы.
Потом почему-то перескакивает мыслями на другие методы воздействия.
Итак, полный – очередной – провал пахнет арктической свежестью, которую Фрэнк намыливает на шею с жизнеутверждающим «больше никогда». Собственная память – ловушка из зеркал; посмотри на себя прошлого, погляди на себя настоящего.
Фрэнк сваливал из Риальто с надеждой, что теперь все наконец-то придет в норму – вот живой Адам Дженсен, и вот он валит на все четыре стороны, и больше не придется наблюдать – и не придется участвовать в его отчаянных попытках себя угробить. Он подозревал, конечно, что все будет не так радостно, но подозрения ни в какое сравнение с реальностью не шли – не знать, где он и во что ввязался, вдруг оказалось в разы хуже, чем знать.
На первом этапе «нерациональной привязанности» Фрэнк запинговал инфолинк, на втором – основательно нажрался и, таким образом, перешел к третьему – без всяких записок и пояснений отправил Дженсену сценарий. Через две недели получил с незнакомого адреса электронку с текстом «Не связывайся со мной. Без чрезвычайной необходимости» и прикрепленным файлом. Файл Фрэнк прочитал тоже – в текстовом редакторе были указаны страницы и любезные скрупулезные объяснения, почему и насколько Фрэнсис неправ в описании той или иной сцены.
Желание больше никогда в своей жизни не видеть, не слышать и не читать Адама Дженсена не продержалось и месяца.
Потом случился звонок от Шарифа, заставивший Фрэнка подключить все свои возможные и невозможные ресурсы – и неплохо подходящий под определение «чрезвычайная необходимость». Шариф подробности уточнять не стал, хотя, кажется, очень хотел – вновь предоставил полную свободу действий и разгребания последствий. Притчард наконец-то почувствовал себя на своем месте.
Теперь вот Дженсен позвонил сам, используя любимый тезис «мне от тебя нужно», и Фрэнк, рванувший к нему, как собачка, очередной раз пришел к отдающему полной безнадежностью «больше никогда».

***

Последней каплей стала арктическая свежесть – кажется, Дженсен даже решил, что в таком случае во всех своих возможных проблемах Притчард виноват сам. От Фрэнка пахло его чертовым гелем, забивая запах его же подгоревшей рыбы, пахло его домом, пахло самим Адамом, и это казалось таким чертовски правильным, что удерживаться было бы слишком глупо и слишком сложно.
Фрэнк стиснул пальцы у него на плечах, страшно сверкнул глазами, и, внезапно, не сказал ни слова.
Дальше было банально и мелодраматично – чужие бедра, упирающиеся в край стола, чужие руки на щеках и шее, чужие тонкие губы. Реальность, состоящая из следования из пункта А в пункт Б размазалась, соскочила, сделала непредвиденную остановку – Дженсен безбожно херил пресловутую концепцию, пойманный одновременно ощущением торжества, авантюры и невероятной правильности. Долбанный воздушный шар не принадлежал ему и не принадлежал Притчарду, но они влезли в него какого-то черта, спиздили, угнали, и устоять перед искушением Дженсен оказался не в состоянии.
Когда мозги чуточку прояснились, Фрэнсис облизал губы - краска со щек перекинулась на шею – сделал предусмотрительный шаг назад, констатировал:
- Блядь, - вцепился Дженсену в затылок и потянул целоваться снова, и все, в общем-то, окончательно покатилось к чертям.

***

Они не то, чтобы расстались скомкано – нет, Фрэнк вполне логично и линейно удрал, как только подвернулась возможность. Плюнул на злоебучую таможню, на интерполовскую карточку Дженсена, которая могла бы решить половину его проблем с выездом из Праги, на прогибающую поясницу лапищу и дыхание прямо в ухо, и съебался в Лондон.
Больше никогда-больше никогда-больше никогда.
В голове случилось короткое замыкание, напрочь выжегшее и без того подпорченные контакты, и Фрэнк все никак не мог вычистить все, проветрить и заменить чудесным новеньким оборудованием.
Дженсен – кто бы сомневался – все-таки подложил ему редкостную свинью.
«Мне от тебя нужно» резко перевесило допустимые пределы.
Фрэнк малодушничал и отдавал себе в этом полный отчет. Вставать напротив крестового похода Адама или, еще хлеще, стать его частью, он не собирался точно – и не собирался давать Дженсену повод себя уговорить. Танцы на граблях отдавали бредом, отчаянием, зависимостью, всем самым тошнотворным, что только ухитрилось придумать человечество. Дженсен обладал феноменальной способностью заполнять собой все пространство – так он моментально стал неотъемлемой частью «Шариф Индастриз», огромным столбом прямо посередине ровного пути Иллюминатов, и точно так же – всем своим существом – он вломился в жизнь Притчарда. Признавая собственное поражение раз за разом, Фрэнк всегда рассчитывал на незаинтересованность Адама, на то, что тот получит весь профит и исчезнет в водовороте жизни сам, заблокировав все доступы и сделав Фрэнка слепым котенком. Притчарду бы это помогло – наверное – однажды, если бы то, на что он оказался неспособен сам, сделал эгоист Дженсен, но этот мудак ухитрился превзойти себя.
Это было обречено на бесконечность – отталкивать и притягивать, «не связывайся со мной» и койка, улыбки-усмешки-ухмылочки в шею, кофе в чужой чашке, оборванная связь и провал в никуда, когда не знаешь, жив или мертв; и снова – резко сходящая синева с разбитого лица, согнутая над столом с механизмами спина, в которую хочется мимоходом уткнуться лбом – просто так, не отвлекая даже, радио на раздражающей громкости, тычки в ребра, «спи, до будильника три часа».
Это было слишком.
Это была плохая идея.

***

Дорожная сумка у Дженсена одна, влажная от идущего на улице дождя.
Ну, Шариф, подумал Фрэнк беззлобно, почти с восхищением, ну, сукин сын.
- Впустишь погреться? – полюбопытствовал Дженсен вместо приветствия.
- Нет, - раздраженно ответил Фрэнк и прошел в коридор.
Дверь оставил открытой.
Адам заполнил собой прихожую: заслонил плечами узенький дверной проем, повесив расправленный плащ к одинокой куртке на вешалке, немедленно придал ощущение множества вещей, ботинки и сумку бросил посреди прихожей.
Фрэнсис потерпел очередной сокрушительный провал – двойной – и этот пах сырым лондонским асфальтом.
И немного – чужим одеколоном.
- Я хочу остаться, - сообщил Дженсен без обиняков и почти раскаянно.
- В безопасности? – вяло трепыхнулся Фрэнк. Футболка намокала от влажного свитера, с чужих волос на лоб попадала вода.
Под свитером Адам почему-то был невероятно теплым.
Дженсен чуть улыбнулся – осторожно, почти воровато, словно выдавая секрет. Пободал лбом, убедился, что жертва его эгоизма больше не вырывается.
Сказал-заявил-отрезал-констатировал - упуская "временно", " немного" или "сейчас".
- В безопасности.