Наткнулась на отзыв о вчерашнем от одной немного специфичной девочки, которую знаю только заочно, и немножко горю жопой.
"Разочаровал прием московской публики". Шта. Штаааааааа. Разочаровал безостановочно скандирующий зал? Разочаровал знающий все слова зал? Зал, додавший и "Сказкам", которые были на разогреве?
Ок, может, не побывай я на линейкофесте, у меня попросту не было бы примера "хуевая отдача от публики", но на линейкофесте была куча СЛУЧАЙНЫХ людей. На дне рождения был солд аут и случайных людей не было.
Да, для меня у московской публики тоже есть своя черта - в больших клубах почему-то пьяные неадекваты не падают на руки друзьям и охране, и их не выносят, а они вполне крепко стоят на ногах, а потом доебываются до музыкантов или дожидающихся выхода музыкантов на автографы девушек. Как-то так случилось, что нигде, кроме Москвы, мне с таким столкнуться не довелось.
Но заявить "энергетика московской публики вообще не то" - да бля. Зал был полон любви. Я чуть не разревелась на "Дороге домой"; девушка за мной чуть ли не со слезами убежала после последней добисовой песни, потому что ей нужно было на поезд. Середина знала песни "Сказок". Даже балкон стоял.
По атмосфере - и вообще по всему - шикарно было.

---

Такое чувство, что чего-то на самом деле не было никогда, что мне это просто приснилось; не пойму только - этого месяца или тех просветлений, что были до него.

---

Маршак

В детстве, среди тысячи других книг, у меня была огромная книжка со стихами, стишками и красивыми картинками. Там был стих, пугавший меня до дрожи - мне казалось, что он про безумие.
С тех пор мало что изменилось.
В общем, муд последних двух лет.

Старушка пошла продавать молоко.
Деревня от рынка была далеко.
Устала старушка и, кончив дела,
У самой дороги вздремнуть прилегла.

К старушке веселый щенок подошел,
За юбку схватил и порвал ей подол.
Погода была в это время свежа,
Старушка проснулась, от стужи дрожа,

Проснулась старушка и стала искать
Домашние туфли, свечу и кровать,
Но, порванной юбки ощупав края,
Сказала: "Ах, батюшки, это не я!

Пойду-ка домой. Если я - это я,
Меня не укусит собака моя!
Она меня встретит, визжа, у ворот,
А если не я, на куски разорвет!"

В окно постучала старушка чуть свет.
Залаяла громко собака в ответ.
Старушка присела, сама не своя,
И тихо сказала: "Ну, значит, не я!"

---

Есть вещи, которые происходят или не происходят определенным образом. У образа и происхождения или непроисхождения есть причины. Некоторые причины не зависят от меня. Некоторые я могла бы победить, но почему-то не победила.
Я знаю, почему не хочу себе помочь - потому что хочу себя добить, потому что для того, чтобы вылезти, нужно что-то делать, а чтобы что-то делать - нужно тратить силы, а чтобы тратить силы, нужно их откуда-то взять, а откуда их берут, я так и не понимаю.
Я внутренняя обиженно спрашивает у меня внешней, почему просто нельзя лечь на землю и лежать, если это то единственное, чем мы занимаемся внутри себя последние полтора года, и я внешняя не нахожу, что ей ответить. Действительно, ну почему. Очень долго и заинтересованно об этом думаю.

---

Все гораздо хуже, чем могло быть

Я ЗНАЮ, насколько оно инвалидное, можете мне поверить, но я НЕ МОГУУУ

Родрик

Ты выдираешь себя из дурного сна
В мир, что страшней, безысходнее и дурней.
Ты вспоминаешь про пахнущую сирень
И убеждаешь, что скоро придет весна.
Ты привыкаешь, что боль – это просто боль,
Ты заставляешь себя и других терпеть.
Непобежденный и обманувший смерть –
Все продолжаешь для всех играть эту роль,
Все притворяешься, будто не чуешь смрад,
Все ожидаешь от птиц хоть каких-то благих вестей,
Зная – придется спускаться вниз и встречать гостей,
Веря – должен закончиться этот ад.
(Гнилью, тебе все снится, несет от ран,
Искры костра и песня над головой).
Снова бросаешься в свой обреченный бой
Лишь выдирая себя из дурного сна.

Талия

Песню тебе бы стоило написать –
Только об этом некому попросить,
Только в тебе не осталось не рифм, не сил,
Только запас надежд и молитв иссяк.
Пальцы немеют на холоде каждый час –
Может быть, и не смогут уже играть.
Но на забытую лютню не наплевать –
Ты бы сейчас сожгла ее сгоряча.
Песни пусты: хотела бы – не смогла
Горе и ненависть перевести в слова.
Охи или смешки разнесет молва,
Трупы засыплет снег и укроет мгла,
Мясом накормятся волки и воронье,
Кости растащат сбежавшие с псарни псы.
«Лучше бы я ей был нелюбимый сын…»
«Что в нас теперь останется от нее?»
Пальцы оттают – и смогут держать кинжал,
Кого бы послушала – некому попросить
Остановиться; ведь больше – не рифм, не сил
Чтобы еще могло быть кого-то жаль.

Эшер

Из-за моря идет огонь о трех головах,
Воины, что бесконечно преданы и холодны,
Воины, что желают лишь золота и войны,
И воины, что беспокоились о домах.
Переговоры – условная вежливость королев,
Кому нужен мир, когда за спиной – дракон?
К черту чужой закон – создай свой закон,
Как бы ни щелкал хвостом отощавший лев.
Кому нужен мир, кому нужна – к черту! – честь?
Кому нужно солнце - лишь пепел откроет свет?
Фундамента нет, и смысла для мира нет.
Есть только бой и смерть, только кровь и месть.
Спи же, мой брат, возьмись за мою ладонь,
Спи же, сестра, приникни к моим плечам.
Да, нас самих от горя не излечат –
Но пусть врагов пожрет неземной огонь.
Будьте спокойны – во всех уголках страны
Кровь и вода омоют упавший снег,
Нашу не смоют боль, их не смоют смерть.
Но мы хотя бы будем отомщены.

---

Уверена, если Дейнерис таки приплывет в Вестерос, сожжет большую часть своих врагов и поддержит дома, которые поддерживали ее, и Эшер, и Талия будут со своими врагами так же омерзительно жестоки и чудовищны, как и те были с ними.
Вообще после всего того, что я наворотила, настойчиво вижу Талию обезумевшим от горя мстительным чудовищем

Пока не могу о впечатлениях постом, потому что трясет и хочу зарисовками

---

иллюминатские происки

торговец раем досрочно подогнал песню, которая так в тему!

"пусть ди-джей врубит что-то феноменальное
в розовых волосах тонет рассвет
да, мы тоже бы могли быть нормальными
но нет, нет, нет, нет, нет
нет, нет, нет, нет
нет, нет, нет, нет"
(c)

---

Мне сегодня намекнули, как может развернуться мое достаточно близкое (два года плюс) будущее: надо просто быть цивильной, правильно коммуникабельной и делать вид, что умная.
Я даже не знаю, чему удивлена больше: что кто-то зачем-то заморочился моим будущим или что нашел во мне отголоски хоть чего-то из этих трех качеств. Их объективно нет - это то, в чем я могу отдать отчет и что не пытаюсь маскировать, ибо не вижу смысла.
Мне очень не хочется портить отношения с людьми или впечатление о себе, меня всегда трясет, когда я падаю в глазах людей, которыми я восхищаюсь, даже если эти люди далеки от моего мира и моих мировозрений - но, простите, я, может, и не знаю, чего хочу, но совершенно точно знаю, чего не хочу: быть каким-то далеким от того, что я есть - и от того, чем мечтала бы быть - ради сомнительного слова "перспектива" и места, для которого не предназначена я и которое не предназначено для меня.

Да, блин, я хочу докрафтить сабер, чтобы клеящее вещество, наконец, нормально взялось, и выровнять баланс, хочу мотаться между тремя городами, хочу лежать под защитой одеяла по вечерам и залипать в сериал или аниме, хочу любить мои фандомы, хочу писать фанфики, не находящие фидбека, а вот углубляться в эти ваши взрослые штуки - спасибо, что вы в меня зачем-то верите, но я не хочу.

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

Апд. Мир таки меня потерял, и это прекрасно *_*

И рекомендации  умер на баррикаде - это за все; я приобщилась к теллтейловской Игре престолов, и если на моем кудахтере она пойдет лучше, чем несчастный Бэтмэн, в лаги0 которого я могу играть только в состоянии крепкого психического здоровья (раз в год), то мир меня потерял.

---

Печальный мальчик Чужой

Теперь о важном - Даудовское "виноват Волан-де-Морт Чужой" мне очень тяжело воспринимается, потому что первую часть я до Затопленного квартала и длц еще не перепрошла, а по первому прохождению таких настроений у него не помню. Что его перемкнуло на "обоже, да я же убил императрицу и, считай, обрек город на пиздец" - помню, а "я не я и лошадь не моя" - нет.
Очень сложно увязать образ сильного и рассудительного Дауда с вот таким переводом стрелок. Логику "без Чужого мир станет лучше" я понять могу, хоть и не совсем разделяю: Чужой - по сути, хранитель баланса; он и сдерживает Бездну, и дает ей послабления и вольности в виде меток и раздаривания сил и какого-либо доступа к ней, с интересом наблюдая и не слишком озабочиваясь перспективой съезжания крыши у одаренного (ну а с чего бы ему). Но свободу воли он не отнимает, и, кажется, никто на это и не уповает, даже Аббатство. "Призывала Чужого". "Поклонялся Чужому". "Впустил Чужого в свой разум, нарушая заповеди". Вина - и собственный выбор.
Посему из меня постоянно вылезает хэдканон, согласно которому на перевод стрелок Дауда толкает начинающая протекать с годами крыша, и эта мысль - "он сделал меня таким" если не не совсем его, то точно не совсем здравому уму принадлежащая. Ятаквижу. (
Мне очень понравилась Билли (и очень не понравилось играть ее способностями с джойстика).
Еще я проебланилась, пытаясь успеть доиграть, и проворонила хорошую концовку. Зато когда бы еще Ксюша посмотрела на гибель Чужого. Это было очень больно и очень неправильно, Чужой - не добро, но и не зло (у меня вообще стали отваливаться эти понятия), и в своем положении он жертва, и делать его козлом отпущения и имитировать кармическую справедливость - мерзко и неправильно.

---

Так получилось, что эти два дня я стирала себя из собственной жизни - и какой же покой из-за этого наступил у меня внутри. Ни одно мое достижение, кажется, не дарит мне такого.
Хотя бы пару дней.

Об этом странно думать, а не думать, выныривая из жизни кинопроектора - не получается.

---

Идеально попадаю в описание подростка с деньгами: значки, билеты, консервы и газировка.
Надо бы за неделю организовать в холодильнике имитацию полноценного питания, а то родители, которые приедут на Снежанкину свадьбу, поседеют окончательно.
Надо купить блядские туфли, подшить штаны от костюма, придумать что-то с волосами. А не хочу ровным счетом ничего.
С волосами вообще оборжаться: несколько недель назад на позитиве написала оверкрутому колористу, мол, так нравятся ваши работы, готов на сине-зеленую башку, готов на выбритый рисунок на затылке, готов платить, только скажите, когда, мне бы в идеале тогда-то, но не принципиально. Восемь дней ждала ответ, ответили: тогда-то занято. Окей, пишу, а когда свободно? И две недели тишины. Короче, теперь даже если напишет - я перегорела и с волосами, и вообще, ну и сэкономлю; еще я, блин, не выпрашивала, чтобы у меня брали такие дикие по моим меркам деньги. Я все понимаю, ну ты скажи "у меня все забито на два года", или еще как-то обозначь, что не можешь или я тебя не устраиваю чем-то, хрен ли мне от этой тишины после оповещения о прочитанном сообщении.
Повысила квалификацию и типа набрала за четыре месяца 44 балла из 50, на набор которых дается полгода. Сюр, если честно: тупая как пробка я работаю по специальности из диплома и ухитряюсь быть успешнее людей, которые с мозгами, мотивацией и реальным желанием помогать людям. Только Ирине и заведующей спасибо за это, конечно же, но все равно - сюр, сюр, сюр.
С прошлого вторника череда косяков на работе: один из них ебанутый мой, один чужой, который я проглядела, и на который наложила еще один ебанутейший свой, жахнув дикое комбо. Эти святые люди были в ахуе с моей тупости, но даже не орали. Второй выяснился в понедельник и ударил мешком по затылку, благо, Настя была в Влг: я лежала на диване и смотрела Каслванию, задремала, а утром до меня дошла вся ситуация, и я начала пробуждение с ощущения себя сумасшедшей и продолжила двумя истериками за мытьем посуды. Коротко о том, насколько я создан лишь для одиночного существования в квартире.
Во вторник же попала на практику по микроскопии к восхитительнейшей женщине. Первый час была уверена, что она иронизирует и на самом деле дико фейспалмит с меня, а она потом на полном серьезе заявила, что все вообще-то хорошо, что я котенька и больше боюсь, чем реально туплю или не умею, учила-проверяла, осталась довольна и велела самой себя не расстраивать.
В прошлую субботу ходили с Ксенечкой на, кхм, мероприятие; мероприятие оказалось местным междусобойчиком, где все всех знают, и лично мы не поняли, зачем туда было продавать билеты левым людям. Словила дичайший приступ социофобии, с которого меня трясло до понедельника, ну а в понедельник у меня была объяснительная и, да, неловкость от существования с людьми на одном свете отъехала на задний план.
В субботу же вечером мы глянули "Венома", и он прекрасен, аки рассвет, это то, что мне было нужно.
Поговорила с Иллюминатом о, его ответ меня вызверил, он понял, что я вызверилась, но даже не вызверился в ответ, а просто попросил не ругаться. Я оценила и закрыла тему с концами. Пусть делают, что хотят, ладно, хорошо, я больше не буду в это лезть.
Набрала два плавающих туда-сюда кг, чувствую себя гигантским ходячим куском жира.
Мне не нравится опубликованный ролик с Кэвиллом под Геральта - в том плане, что мне кажется, что в образ не попали н и х у я.
Вроде выговорилась.

---

Не хочу больше бороться - с собой или за себя.

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

Отсрочка

Ну и недавнее.

Killjoys; Пиппин Фостер, джен и гет, ангст, 690 слов

Это чувство чертовски сложно описать словами. Максимум, на что хватает Пипа – определение «между страхом и холодом».
Однажды он почти решается это озвучить, но Зеф вдруг перестает бормотать теории ему в ухо и тихонько смеется, трется носом о его щеку, и портить этот момент жалобами и дурацкими воспоминаниями о своих двигающихся по чужой воле пальцах совсем не хочется.
Даже потом, когда все открывается таким мерзким образом, Пип не особенно жалеет, что не сказал. Зато у него было это очаровательное тепло, а теперь – только потухшие глаза Зеф и постоянное присутствие этого самого чувства. Между страхом и холодом, как в узкой шахте, как в тисках – не выбраться.
Однажды он просыпается среди ночи, выныривает из спокойного сна без сновидений, думая одну-единственную мысль – выхода нет. Никто не ползает внутри, нет боли, нет судорог и чужих движений, нет нервной суеты и навязчивого ощущения шевеления тонких паучьих лапок.
Но.
«Это конец», - думает Пип – наверху белеет потолок, по вискам течет пот, башку неприятно холодит и почти сводит, волосы слипаются, а еще очень сильно хочется заплакать. - «Это все».
Он дышит через раз спазмированным горлом и все-таки беззвучно всхлипывает.
Пиппину совсем не хочется умирать.
Пипу хочется жить и преодолевать. Вытащить механическую тварь из своей головы и снова стать частью команды. Носиться с пушкой и учиться не бояться собственной тени. Ну и что, что получается хреново – настолько, что первая же миссия закончилась отсроченной смертью. У него бы получилось когда-нибудь.
Болтать без умолку – чтобы нужная инфа сама шла в руки и уши, чтобы включиться в водоворот и плавать в мире трепа и денег, как рыба в воде.
Дышать в губы Зеф и чувствовать совершенно дурацкую слабость во всем теле, переплетая с ней пальцы.
Иногда он просыпается по ночам – она или спит рядом, или с напряженным видом вчитывается в строчки на планшете, одеяло сползает ей под грудь, тени падают на лицо и блестят на странном кулоне. Она ворчит, когда Пип легонько тянет ее за волосы и когда целует. Пипу смешно, тепло и щекотно.
И нечестно.
Это нечестно.
Нечестно.
Нечестно.
Она не знает, что делать. Никто не знает. Потому что ничего тут не сделаешь.
Он умрет, думает Пиппин, поглаживая ее по спине. Завтра, послезавтра, а может даже – прямо сейчас. Будет очень неловко. Все закончится, не успев начаться. Командная работа, спасение мира, пьянки в барах и отчаянный секс с Зеф, который перерос во что-то… Во что-то.
Пип думает: я не хочу. За что. Почему я.
- Я что-нибудь придумаю, - почти зло говорит Зеф, сидя у него на бедрах.
Я втюрился, как пацан, хочет сказать Пип. Ты потрясающая. Хочу знать о тебе все. Хочу быть с тобой. Я тебя люблю.
- Конечно, - говорит Пип. – Угу.
Зеф, я не хочу умирать.
Ему немного странно от того, что она, кажется, не понимает, не чувствует, не видит. Никто не видит – а у него самого неминуемость, неотвратимость уже не вызывает ни удивления, ни сомнений.
Чувство между страхом и холодом, которое не является ни тем, ни другим.
Они откидываются на спину и отчаянно глотают воздух, сцепляют руки, серьезно говорят и обещают встретиться посередине. Это как обнять солнце, обжигаясь и не веря толком в происходящее. Ярко, жарко, немного по-дурацки и трясутся коленки.
Зеф улыбается. Он целует ее улыбку и отчаянно хочет жить.

Когда Турин говорит, что кто-то из них умрет, Пипу кажется, что иначе и быть не могло. Может быть, сама судьба вела его сюда. Знакомство с чокнутыми киллджоями, уроки по преодолению трусости, поселившаяся в голове неминуемая смерть. Словно блуждаешь в зимнем лесу и идешь по следам в поисках выхода – а потом понимаешь, что все это время шел по своим следам. Дурацкое сравнение. Пип немного нервничает, но, наверное, сейчас это нормально.
Ему отдают честь – он не совсем понимает, за что. Ведь иначе и быть не могло.
Герои будут геройствовать.
Пиппин Фостер взорвет гигантскую пушку до того, как она выстрелит, и взорвется вместе с ней, чтобы герои могли геройствовать.
- Пип, - говорит Турин спокойно и почти строго – командирски так, как обычно. – Мы с тобой.
Пиппин думает: круто.
Пиппин думает: я, кстати, совсем ни о чем не жалею.
Пип набирает код на беззвучной клавиатуре, на секундочку задерживая палец над большим безучастным «Окей», чтобы прервать соединение с Зеф (они обязательно встретятся посередине) – и, нажимая, все-таки думает, что совсем не хочет умирать.

@темы: Killjoys, я у мамы фикрайтер

---

За Темерию

Я искала что-то читаемое в документах пятнадцатого года и, как ни странно, нашла.

Ян Наталис, Анаис, PG, джен, постканон, 1100 слов

Последствия от контузии прошли быстро: звон в ушах постепенно стих, восстановилось смазавшееся зрение. Осталась только тупая, злорадная, ноющая боль, путешествующая под черепом. Проклятые гирлянды, проклятые лилии, развешанные на каждом сраном дереве – на этом, кажется, еще недавно качались висельники - только дразнили ее. К горлу настойчиво подкатывала тошнота.
Честное слово – если люди не могут обойтись без торжественного приветствия и чествования, пусть бы лучше принесли поминальные венки. Все лучше, чем смотреть на этот неправильный праздник жизни.
Наталис прекрасно понимал, что в нем говорят тупая боль в черепушке и сварливая старость. Но отделаться от ощущения, что они выкопали из земли мертвеца, привязали к себе веревками и теперь за каким-то хером тянут его за собой, никак не удавалось. Без старины Фольтеста Темерия, казавшая великой и незыблемой, осыпалась, словно была сделана из песка. Кто будет строить ее заново – двенадцатилетняя девочка, пусть она хоть сто раз напоминает отца? Престарелый шпик или шпик моложавый? Ничего конкретного Наталис против Дуката и Роше не имел, но становиться науськанным псом на поводке у двух хитрецов никогда не было целью его жизни.
То, что он испытывал к теперешнему положению этих двоих, было так же далеко от зависти, как и от жалости. Преуменьшать их заслуг до, во время и после войн с Нильфгаардом он и не думал, но… Хреновы короли заключают и рвут договора постоянно, вечно пытаются вернуть себе территорию под предлогом того, что там-то и там в старые времена упало дерьмо их коней, отовсюду слышен шепот надушенных чародеек, шпики носятся туда-сюда, теряя волосы и нервы – идиотская дворцовая волокита постоянна в своей бесконечной изменчивости.
А Бренна – его Бренна, его и множества, множества, множества других – была единственной, и единственной же останется. Ее вытянули на горбу, вынесли на грязных носилках, на окровавленных плечах. Вынесли свою землю, свободу, идеалы и традиции, заплатив за это непомерно высокую цену. Победа Севера в битве под Бренной не была пределом человеческих возможностей – она находилась выше, много выше.
Это было далеко не первое усеянное трупами поле на памяти Яна Наталиса, и далеко не последнее, но в своем безумном, отчаянном, объединенном и защитническом роде оно было единственным. Эти трупы, эти старые и молодые бароны, эти крестьянские мужики и мальчишки, эти прозрачные девочки-лекарки из двух лазаретов и обессиленный врач могли стать фундаментом, опорой для новой истории Севера, в будущем которого отныне этих трупов могло бы стать меньше. Эмгыру понадобилось меньше года, чтобы разрушить все, что удалось построить на этом фундаменте, чтобы одним махом обесценить ее и унести в забвение, к бесчисленным и ненужным локальным войнам и сражениям, которые ничего не значили и о которых можно забыть так же легко, как стряхнуть осевшую на ладони пыль.
Разница между ним и королями нордлингов была ошеломительной. Глаза, тон, интонации, движения тонких сухих пальцев – он был не человеком, а заморским пришельцем, подводным царем, лунным лордом. Если бы править Севером посадили русалку, удивление и странность происходящего ощущались бы с точно такой же остротой и ничуть не больше.
Свою победу Эмгыр принял с достоинством – качество, между прочим, не столь уж частое для победителя. Откуда-то со стороны Наталис чувствовал, что потерял меньше, чем мог потерять и чем потеряли многие, что император благосклонно вручает им даже не крошки, а целый кусок торта с праздничного стола. Но уважать Белое Пламя, Пляшущее На Курганах Врагов, у него не получалось совершенно. Может, так побеждают русалки – сидят под водой и стреляют ядовитыми шипами в головы гидры, ждут, пока те отвалятся сами; пока ждут, одна голова сходит с ума, и ее отгрызает израненная, уставшая и все надеющаяся на какое-то чудо голова последняя. Этой голове пришедшие русалки дают бинты, ведро с песком и благосклонный кивок. Пожирают и оставляют строить королевство в своем русалочьем животе. Это не война, люди – северяне – так не воюют. Это политика: только хитрость, политика, внезапное безумие Радовида и больной темерский патриотизм. Хитрость и политика.
О заговоре против Радовида Дукат решил говорить с ним лично, без недомолвок и обиняков. Солдаты и шпионы могут презрительно косить глазами в сторону друг друга сколько угодно, но, сидя спиной к спине в тонущем корабле, на который угрохали практически всю свою жизнь, весьма слаженно пытаются удержать корабль на плаву. К концу речи, правда, Яну хотелось вдавить монокль шпику в глаз. Картинка, нарисованная Бернардом, была не так уж и плоха, если бы коннетабль зудом в заднице не чувствовал подвох. Какой – непонятно, что делать – не понятно. Морда у Дуката была на редкость вымотанной, глаза – тусклыми, а интонации – паршивыми. Наталис дал, так сказать, добро. Как будто ему еще что-то оставалось.
Он не был политиком, но глубину жопы, в которой они оказались, не смог бы оценить только дурак. Выбора между Севером и Нильфгаардом уже просто не стояло. Безумие талантливого реданского мальчишки могло быть слухом или ошибкой, амбиции – нет. Отрази он сейчас атаку Нильфгаарда, и солдаты захлебнуться от восторга и обоссутся кипятком. Подмять под себя целиком обезглавленный Север останется делом времени, и темерские партизаны им никак помешать не смогут. С Эмгыром все по-другому – на чужой земле нильфская армия терпит постоянные перебои с доставкой грузов, подвергается постоянным нападения партизан и буквально тащится в последний бой, хоть и целеустремленно сверкает чистенькими латами. Нильфы не были готовы к такой полноценной войне – Император просто не собирался ввязываться в эту самую войну, но недооценил мальчишку. Солдаты устали, а вокруг самого Эмгыра, как обронил Дукат, собираются заговорщики. Партизанская война при захваченном Севере никому не будет нужна.
Может, речь и шла о договоре с Реданией, но правда так и витала воздухе. Наталис и без кислой рожи Дуката понял, что это конец. Они проиграли, они просто просрали, даже в случае успеха. Частично независимое государство в середине вражеской Империи. Прощай, свобода и автономия, здравствуй, пожизненное сосание нильфского хера. Будут, как какие-нибудь дол блатаннские эльфы. На тебе победу под Содденом, на вот еще победу под Бренной. Подотрись.
- Твое лицо куда больше подойдет позорному шествию, - негромко и не слишком довольно произнесла Анаис, поравнявшись с ним.
- Я не уверен, что это не оно.
Девочка сжала губы – не обиженно, а упрямо.
- Он подарил мне куклу, - сообщила она со злым смешком. – Отец генерала Воорхиса. Хорошенькую светленькую куколку с мраморным лицом.
- Не припоминаю, чтобы он делал это при всех.
- О, не думаю, что Эмгыру бы понравилась такая выходка. Он – не Хенсельт и не Детмольд, чтобы самоутверждаться перед девчонкой. Не знаю, чего он ожидал – может, что я топну ножкой и брошу ее к его ногам, а парочка придворных над этим посмеется? Я взяла. Поставлю где-нибудь перед постелью, чтобы не забыть его поросячье лицо. Все их лица. И если он вдруг не умрет к тому времени, когда им придется уйти от наших границ, я собираюсь ему эту куклу вернуть. И пожалуйста, коннетабль Наталис, пусть хотя бы тогда у вас будет подобающее случаю выражение лица.
- Не сомневайтесь, Ваше Величество, - он ухмыльнулся, глядя на тонкую ниточку сжатых губ, на колючий, опасный, совершенно отцовский взгляд. – Будет.

@темы: Ведьмачье, я у мамы фикрайтер

---

Брожу по просторам Скайрима и чувствую омерзительную пустоту в своей голове.
Кинопроекторы не живут без кинопленок, они валяются без них мертвым грузом.
три недели после концерта, жить все еще хочется, но я прямо чувствую, как во мне садятся батарейки, вижу, как в ебучих приложениях в тупых рекламах, как пустеет бензобак и мелеет аквариум. Рыбки в нем, наверное, дохнут.
Кинопроекторы вообще не живут.

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

Артур хотел Фрэнсиса вотпрямщас, и я нашел у себя два абзаца, датированные семнадцатым годом.
В общем, основную концепцию я забыл, но абзацы оставил и дополнил.)

Адам Дженсен/Фрэнсис Притчард, бытовой ER, щепотка драматичности, 740 слов

Утренний Притчард представляет собой торжество лени и независимости: уткнувшееся в соседнюю подушку лицо, гордо торчащие лопатки и явное нежелание покидать нагретую постель. Адам мягко целует плечо и левую лопатку, гладит пальцами поясницу, объединяя себе ощущения – тело под руками и губами попеременно напрягается и расслабляется, отзывается на ласку, только что не мурчит, но головы не поворачивает и вообще старается не отрывать от подушки лицо. Гордо и независимо.
Адам жмется к нему вплотную, настойчиво кусает за загривок, слышит в ответ сдавленное шипение. Через несколько секунд уже получает недовольный взгляд – слегка поплывший – и презрительный тычок коленом в область задницы.
Ранние вставания по выходным они практикуют редко.

Притчард любит кофе, кофе и, наверное, еще кофе; растекается на стуле и обнимает теплую чашку пальцами. Смотрит на Адама чуточку прищуренными глазами – Адам методично наворачивает хлопья, хрумчит негромко и довольно. Притчарда этот звук почти умиляет.
- Из твоих высокотехнологичных рук высыпается больше, чем может высыпаться из обычных, - ворчит Фрэнк просто потому, что не может уже, не умеет не ворчать.
Дженсен неловко позвякивает ложкой о чашку: раз, второй, третий. Смотрит ясными глазами – совершенно неестественно невинными.
Высокие, мать его, технологии.
Фрэнк язвит ему лениво, с его собственной точки зрения – даже как-то уютно. Иногда он чувствует себя котом, забравшимся к глупому человеку на колени и снисходительно принимающим поглажку. Выпускающим когти из чистой беззлобной вредности, ради забавы, ради смешной суеты.
Дженсен улыбается ему – над верхней губой остаются дурацкие молочные усы – так, будто видит все примерно в том же свете. Словно знает, как именно нужно чесать за ухом, а колени у него вообще углепластиковые. Улыбается и задумчиво слизывает пресловутые усы.

Фрэнк ненавидит долгие ответы от серверов и молчащие инфолинки – в его идеальном мире все системы исправны, а собеседники отзываются по первому зову, заглядывают в рот и подчиняются первому же указанию, первому же здравому совету.
Безумно жаль, что этот идеальный мир существует только в его фантазиях.
- Я ебал, - говорит Притчард с угрозой, которая не совсем ясна даже ему самому. Может, будь Дженсен расквашен и разобран на детали сейчас, его ожидал бы более теплый прием, но Адам собран, зашит и боеспособен, хмуро молчит и даже не морщится и не трет переносицу, как когда пытается не сдохнуть от головной боли, и Фрэнку можно не чувствовать страх – только бесконечную злую усталость от того, как же этот постоянный страх ему осточертел.
Адам напрягает челюсти, смотрит совершенно нечитаемым выражением – Притчард думает, что если сейчас он задвинет шторки непроницаемых линз, то может катиться отсюда на все четыре стороны, потому что ну его нахуй, ну его нахуй, ну его нахуй.
Дженсен угрюмо щелкает линзами.

Иногда Фрэнку кажется, что он ненавидит Адама совершенно искренне.
Иногда – совершенно искренне хотел бы ненавидеть.
Зрелые личности, взвешенные решения, машинная логика в построении собственной жизни – все это стереотип, продвигаемый прогрессивной Европой. В долбанной реальной жизни все происходит совершенно не так.
В реальной жизни Дженсен – невербально пославший его подальше – наворачивает хлопья на его, Притчарда, кухне. Пославшего, к слову, очень обыденно и вербально. Даже конкретно.
Ебучая ложка стучит о ебучую чашку.
В реальной жизни Дженсен вжимает его в стену в душе, перейдя из устало-обреченного состояния в боевое за две секунды, метит шею, впивается в загривок, мнет руками поясницу, омерзительно непреклонный и ошеломляюще нежный; в реальной жизни Фрэнк почти всхлипывает, обмякая.
В реальной жизни все раз за разом летит к чертям и совершенно точно не может кончиться хорошо (Фрэнк реалист с явственными оттенками пессимизма), но в ней же они почему-то снова оказываются в койке, суматошно вертятся, тычутся носами между лопаток, и кто-то из них шепчет: «как же хорошо с тобой, как же мне, блядь, хорошо с тобой», чтобы позже сделать вид, будто ничего подобного никогда не было и быть не могло.
- Я велел тебе валить на все четыре иллюминатские стороны.
Адам переводит флегматичный взгляд с его лица на пепельницу у себя на груди, на огонек сигареты, снова на пепельницу и бесцеремонно тянет за сигаретой руку:
- Я тоже много чего тебе велел.
- Бесишь.

Утром Фрэнк кутается в одеяло (до своевременного отопления прогрессивная Европа еще не додумалась), варит кофе, греет молоко и методично думает, что это однозначно не может закончиться хорошо.
Сует Дженсену это молоко с крайне независимым видом – на, жри, не обляпайся. У Дженсена же мозг травмирован даже не годичной комой, а самой спецификой Дженсена – холодное мы не любим, но сунуть в микроволновку лень.
Вместо того, чтобы благостно принимать сей жест, мерзкий Дженсен лезет в его одеяло, греет неизменно голый торс, вжимается им в Притчарда. Размазывает остатки усов ему по щеке.
Реальная жизнь мало напоминает идеальный мир, но местами – очень местами – все-таки походит на него чуть больше, чем обычно.

@темы: Deus Ex, я у мамы фикрайтер